[Soshi-sha]

Название: Цепи для Аматерасу
Автор: рыжий кибастос
Бета: мозг
Персонажи, пейринг: Учиха Мадара/Идзуна, Хаширама Сенжу
Предупреждение: инцест
Дисклеймер: Все права на персонажей принадлежат Кишимото, я их всего-лишь эксплуатирую х)
Описание: Повествование ведется от лица Идзуны до определенного момента. Думаю, всякий сможет уловить момент перехода. Мадара слепнет и сходит с ума.

Для него всё начинается с запаха и звуков битвы. В его глазах проступают алые пятна шарингана, черный дьявольский узор с каждой секундой всё четче. Выглядит так, что в глазах находит выход демоническая кровь. Он полностью растворяется в звуке рассекаемого боевым веером воздуха и рвется вперед, чтобы наполнить свои легкие запахом крови.
Я не могу оторвать от него взгляда, когда он стоит впереди строя. Его волосы треплет ветер, непослушная черная челка закрывает голодные горящие глаза. Всё его тело готово к бою в каждый миг его жизни. Он - мой брат. И моему брату всего семнадцать лет.

В горячке боя он ускользает от моих глаз - Мадара уже в эпицентре сражения с кланом Сенжу. Там, за передним флангом противника, мой старший брат бьется один на один с главой противоборствующего клана - Хаширамой. С небольшой горки трупов врагов и союзников я могу наблюдать их бой. Они оба напряжены до предела, их движения отточены и верны. Всё выглядит так, будто они раз за разом повторяют один и тот же бой. Одна за другой следуют одуряющей силы техники, бойцы ненароком создают для этой земли новый, несколько причудливый рельеф. Вся земля вокруг них обожжена и покрыта пеплом - брат никогда не скупился на огненные техники. Победи или умри - вот что читается в каждом движении лидера клана Учиха.
Я в ужасе. Никогда еще не приходилось видеть такой взгляд у Мадары. Я не знаю, что он означает и не успеваю об этом задуматься - в мою спину готов вонзиться вражеский кунай.
Я мысленно благодарю свою любимую богиню за отличный слух, когда вынимаю катану из обмякшего тела противника и оборачиваюсь снова к месту битвы глав двух сильнейших кланов. Мадара спасается бегством от озверевших ветвей дерева объятого черным пламенем. Сенжу преследует, ни на миг не упускает соперника из виду и сейчас я боюсь за своего брата, который так безрассудно бросается назад, взмахом веера отбрасывает искалеченное дерево в сторону, поднимая потоком ветра густую влажную пыль вперемешку с пеплом. Сенжу встречает его грудь своим кунаем, но Мадара изворачивается и уходит от удара, упав на землю. Некоторое время я ничего не вижу из-за поднявшейся завесы, а потом в воздухе вспыхивает выкрик брата и за ним следует оглушительный рев пламени. Сенжу буквально вылетает из облака густой пыли и падает. Доспех на Хашираме дымится, он черен от копоти, чудом уцелевшие волосы спутанными прядями спадают на плечи, тоже почерневшие.
Брат так и не появляется. Пыль и пепел взмывают в небо, подгоняемые жарким дыханием пламени. Соклановцы Хаширамы забирают тело своего лидера и отступают. Учихи тоже уходят с поля боя, на ходу добивая ослепших или раненых товарищей. Я бросаюсь прямо сквозь стену огня и ищу взглядом Мадару. Он едва стоит, опираясь на свой веер, озирается и часто моргает. Только подойдя ближе я вижу, что его лицо расчерчено алыми полосками крови из глаз. От боли и ужаса сжимается сердце и я подхожу ближе, заранее предупреждая о своем приближении голосом - иначе он может просто счесть меня врагом и убить, если ничего не видит. Затравленно глядя перед собой, он безумно улыбается.
Я не сомневаюсь, что мы думаем об одном и том же. Он начал слепнуть раньше меня, его сила собирает положенную дань. Всякий раз, показывая своё могущество, член клана Учиха осознает - он постепенно лишится способности видеть.
-Где это проклятое травоядное? - хрипит Мадара, с усилием делает шаг, опираясь на веер.
Огонь уже нещадно жжет кожу, я замечаю, что руки брата покрыты ожогами по самые плечи. Нет больше сил оставаться в этом аду, который Мадара устроил своими руками.
Он долго и разъяренно кричит, когда я тащу его прочь от места битвы, раз за разом повторяет имя своего соперника, выворачивается, пытается сложить хоть одну из печатей, чтобы только я отпустил его. Но у него ничего не выходит, а я только продолжаю вести его в сторону нашего дома.
Постепенно он успокаивается и только шумно дышит, пытаясь задавить в себе ярость. Мадара почти ничего не видит. Я чувствую это по его рефлексам, когда он, делая очередной шаг, порывается выставить вперед руку и нащупать опору или препятствие.
-Мне в глаза будто насыпали песка. - после долгого молчания его голос заставляет меня вздрогнуть.
Он сплевывает на землю кровь из прокушенного языка. Должно быть, это очень больно. Мне говорили, что эта боль не сравнится даже с той, с которой выкалывают глаза раскаленным прутом. Я всякий раз удивляюсь, смотря на него - ни одна мускула на его лице не дрогнула, он борется с болью очень успешно. Он не плачет, как и всегда в жизни. Лидеры клана не могут плакать. Но для меня он всего-лишь мой брат. Моему брату всего семнадцать лет. И он слепнет.

Этой же ночью я просыпаюсь от шумной возни и быстро вскакиваю на ноги, раздвигая створки седзи. Мадара мечется неподалеку от футона, шепча пересохшими губами одно единственное имя. В этот момент я начинаю ненавидеть Хашираму Сенжу всей душой.
Я сажусь рядом с братом и укладываю его голову к себе на колени, убирая со взмокшего лба влажную густую челку. В бреду он говорит, что у него есть палач, что его безумие белого цвета, просит меня вырвать его, Мадары, сердце. До самого утра я не смыкаю глаз, пытаясь облегчить жар брата.

Утром я сижу в здании совета на месте Мадары. Я не сказал никому ни слова, а они уже шепчутся о том, что мой брат ослеп и больше не может быть главой клана. В одно из мгновений седзи на входе с шорохом открываются и входит Мадара, высоко задрав подбородок. Я с облегчением выдыхаю, заметив, что он может видеть, хоть глаза его и красны от напряжения, а веки припухли.
Он садится рядом со мной и невозмутимо передает старейшинам сложившееся положение дел. Всё это время я вижу, как он сжимает пальцы на своих коленях и понимаю, что он всё слышал.
Когда собрание заканчивается, Мадара с грохотом пробивает пол кулаком и поднимается на ноги.
-Это не совет старейшин, а клубок гадюк. - выплевывает он и снова принимается кусать свой язык, отвлекаясь от боли в глазах.
Я согласен с ним. Они и глазом не моргнут, если вздумают предать своего лидера.
Ночью он снова бредит и мучается жаром, а я не отхожу от него, сжавшись вместе с ним в тугой комок, словно мы и не братья, а сеамские близнецы.

Мадара приходит в себя раньше, чем наступает весна. Всю зиму он провел со мной в доме, выходя только в крайних случаях. Всё это время мы тренировались, во дворе не смолкал звон катан и свист сюрикенов. Брат дрался яростно, но и холодно. В каждом его движении чувствовалась негасимая злоба и я не мог понять, почему это происходит. Поначалу я думал, что это всего-лишь обида на его и Хаширамы ничью. Позже я понял, что это совсем не так. Мне хватило ума не высказывать свое понимание вслух.
Мой брат не хотел ослепнуть. Он нашел равного себе противника и сейчас просто не мог позволить себе потерять свою силу. Ослепнуть - значит умереть, проиграть. Их битва была не закончена. Но теперь любая серьезная стычка с Хаширамой могла стать для Мадары последней. Если брат не сможет поставить против Сенжу силу Мангёку-шарингана, чаша весов склонится на сторону последнего. Я с беспокойством наблюдал, как ярость сжигает изнутри моего брата и ничем не мог помочь. А он и не просил.
Раньше, чем наступает весна, приходит новый контракт и брат отправляется в дорогу с отрядом лучших воинов. Он очень настойчиво попросил меня остаться дома.

За три дня до весны, среди ночи, я просыпаюсь от безумного крика и грохота повозки. Не помня себя, я выскакиваю на улицу, во двор. Из повозки вытаскивают его. Лицо залито кровью, горло разрывает жуткий, нечеловеческий крик. Мои ноги на миг подгибаются, но я уже бросаюсь к Мадаре, подхватываю его на руки и уношу в дом, оставляя на каменистой дорожке капли крови. Он бьется у меня в руках, я едва не роняю его на пол, но выдержки и сил хватает, чтобы осторожно уложить его на футон. Боль слишком сильна теперь, чтобы он мог молчать. На побледневшем лице кровь сейчас особенно яркая, будто только что Мадаре вырвали глаза. Боль жгутом скручивает его тело, мышцы сводит судорогами и крики не затихают, переходя постепенно в вопли агонии. Под эту ужасную симфонию, я вытаскиваю своего единственного брата из лап смерти, снимая его жар и боль ледяными компрессами. Он такой горячий, что вода шипит и испаряется, все вокруг забрызгано каплями его крови, сочащейся из глаз, а чакра бьет из него упругими волнами, ничем не сдерживаемая. Я уже начинаю сходить с ума от криков, задыхаться от раскаленного воздуха, когда вдруг Мадара затихает. В один миг, словно его оглушили резким ударом. Чакра словно собралась в комок и лопнула, как воздушный шар. Моё сердце пропустило удар - я подумал, что он мертв. Наклонившись, я прислушиваюсь к его дыханию. Дышит. Сердце бьется. Но как оно бьется! У него подскакивает грудная клетка, всё тело дрожит, распахнутые глаза, слепые и безжизненные, смотрят вперед. Я понимаю, что он в сознании. Понимаю, что нечеловеческим усилием воли он заставил себя замолчать, обуздал чакру и теперь из последних сил борется со своей болью. Я слышу, как он с яростью кусает себе язык.
Через несколько дней становится ясно, что зрение к брату уже не вернется. Я успел выяснить, что контракт снова столкнул Сенжу и Учих. Проклятый Хаширама! Моё бешенство тем более сильно, чем чаще я смотрю на то, как мучается мой брат. Он отказался от еды и воды, днями и ночами не спит, объясняя это тем, что не в праве закрыть глаза. У меня разбито лицо и сломаны несколько ребер. Даже сейчас, когда он слеп, его нельзя назвать беспомощным. Он ненавидит меня и без стеснения говорит об этом. Я не слушаю. Его сумасшествие усиливается с каждой минутой.
Ночами я слышу, как он безумно смеется, катаясь по полу и царапая себе ногтями грудь. Почти обескровленные губы постоянно шепчут о пустоте, о белом безумии и... Хашираме Сенжу.

Когда весна вступает в свои законные права, брат неожиданно затихает. Он уже не мечется, не пытается убить меня. После долгих уговоров он все-таки немного поел и даже попросил вывести его во двор. Кривясь от боли, он отворачивался от солнца, судорожно цеплялся за мою руку и говорил непривычно тихо.
-У меня в груди ничего больше нет. Ничего. Я умру и ты увидишь, если раскроешь мою грудную клетку. Там ничего нет. Там пустота. - едва слышно говорит он, когда мы уже идем обратно к дому. -Раскрой её прямо сейчас? Я же чувствую, что ты считаешь меня сумасшедшим.
Я не стал его переубеждать. Он действительно обезумел. Я вижу, как он улыбается, когда я думаю об этом. В наступившей ночи я слышу, как он снова смеется наедине со своим белым безумием.

"Ты - мёртв. Твои глаза пусты. Ты есть то, что означает твоё имя. Дефект, пятно позора. Ты - Мадара Учиха."
-Бездушная тварь.. - тихо выдыхает он, когда я склоняюсь над его телом.
Мне инстинктивно кажется, что говорит он не со мной. Кажется, я прав. Он поднимает руку и ложит ладонь мне на щеку, на ощупь пробравшись от груди по плечу.
-Идзуна.. я больше не лидер? Они уже меня списали? - он почти шипит, в его горле клокочет злость.
Едва договорив, он снова остервенело кусает свой язык, спасаясь от жгучей бесконечной боли в глазах, а я только отрицательно качаю головой и вижу его ответный кивок.
-Мне нужен свет. - тихо цедит он сквозь зубы, стирая с раскаленного лба испарину.
И я уже понимаю, что мне придется сделать. Остается только ждать.

Как бы худо ни было брату, мне приходилось иногда его покидать. Я старался не отсутствовать больше часа, но в это утро мне пришлось уйти и возвратиться только поздно ночью. Сердце было не на месте с той самой минуты, как я захлопнул седзи и ушел.
В голове бились мысли - одна тревожнее другой. Совет роптал, они уже были полны решимости сместить Мадару и убить его, если потребуется. Они не говорили об этом напрямую, но мне достало ума, чтобы понять их намеки.
Я был зол и раздражен, во мне бился страх за брата. Когда я переступил порог дома, все во мне рухнуло вниз огромным свинцовым грузом- на полу лежал труп со сломанной шеей, неподалеку валялись обрывки одежды брата и разорванные веревки. Самого Мадары внутри не было и я рванулся к выходу в сад. Остановившись на пороге, я наткнулся взглядом на брата - он лежал в траве, глухо рыча и остервенело раздирая ногтями уже залитую кровью грудь. Его тело, сейчас лишенное одежды, крупно дрожало, сквозь бледную кожу можно было увидеть тонкие синие ветки вен, мышцы болезненно сокращались.
Не помня себя от душевной боли, я наклонился к нему, чтобы поднять с холодной земли, но его цепкие пальцы впились в моё плечо и он с нечеловеческой силой рванул меня к себе.
Дальше я чувствовал только ледяные пальцы на своем горле, сильную нехватку воздуха и.. и горячий язык своего брата, что скользил у меня во рту. Весь мир сузился до моих ощущений. Забылся труп посреди дома, забылись твари-старейшины - всё исчезло под его натиском. В мозгу трепыхался в предсмертной агонии здравый смысл, а тело почти вопило о том, что ему сейчас нужно.
Мадара уже не мучается жаром, напротив, он холодный как лед, но для меня это всё, что я сейчас хочу. Я хочу его тело, бледное, истощившееся, сотрясаемое болезненными судорогами.
Я начинаю уже задыхаться и терять сознание, когда пальцы перестают сжимать мою шею, судорожно рвут с меня одежду.
-Забери у меня её, забери! Забери! - если бы его голос не был сорван, это был бы крик, а так брат лишь громко отчаянно хрипел.
Я не слышу его. Ничего не слышу. Я оглушен шумом сердца в висках и руками Марады, что гладили, царапали, сжимали, искали что-то, уже избавив меня от одежды.
Моё тело повиновалось инстинкту, я уже прижимал брата к себе, неаккуратно и резко вбиваясь в содрогающееся тело. Он тихо взвывал, смотрел перед собой налитыми кровью глазами, дышал сквозь стиснутые зубы, руками вцепившись мне в волосы.
Наверное, ему было больно. Но сейчас я думал только о том, чтобы не упустить ни единого его выдоха, ни одного движения и изгиба его тела. Я впитывал всё, что отдавал мне мой брат, без остатка выпивая его всего целиком. Я чувствовал, как его пальцы впиваются в мою спину и рвут в клочья кожу, слышал, как хрустят его кости в моих руках. До этих абсолютно безумных минут я никогда не подозревал, что мой брат такой хрупкий.
Волны сумасшествия, овладевшего моим братом, захлестнули и меня, я обезумел от наслаждения и боли, от жара своего тела и от холода тела подо мной. Ночной воздух вокруг гудел и дрожал, будто в нем вились металлические осы. И они жалили мою кровоточащую спину. Из глаз Мадары снова стала сочиться кровь, когда я вдруг провалился в черноту своего сознания.

Я не помню, как отнес истерзанное тело брата на футон; не помню, как сжег до тла труп человека, пытавшегося убить его; не помню, где я был весь следующий день.
Он не просыпался. В первые за долгое время спокойно дышал. Это было первое, что пришло в мое сознание и укрепилось там. Опустившись на колени, я смотрел на него и думал о том, что случилось. Мысли пугали и привлекали меня. Когда я уже протянул руку, чтобы снова его коснуться, за моей спиной распахнулись седзи. Мальчишка посыльный сообщил о том, что селение срочно нужно оборонять. Я не без сожаления поднялся и в мгновение выбежал из дома, легким усилием воли активируя шаринган.
В этот вечер я узнал, как больно черное пламя богини вгрызается в глаза.

***

Аматерасу... Черное пламя твоего гнева - угроза вечной ночи, невероятная сила, обращающая в ничто всё, на что будет направлен твой гнев.
Твоя справедливость неоспорима... Я использовал твою силу не для возмездия, а упивался победами, величием. Я вероломно обрушивал твой гнев не на тех, на кого стоило... Я гнался за властью, черт возьми! Достаточно долго я испытывал твоё терпение.
Худшее, что ты могла сделать со мной - отнять у меня свет. Его больше нет в моих глазах. Его заслонило твоё всепожирающее пламя, оно лижет мне веки изнутри, выжигая нервы, опаляя кожу и ресницы.
Нет... как же... У всех нас, треплющих тебя, как базарную шлюху, ты отнимаешь зрение. Мы больше не можем видеть, как в твоем пламени гибнут наши враги. Мы слепнем и умираем под гнетом бессилия, пришедшего на смену величию...
И только мне, вздорная тварь, ты выжрала душу! На её месте пустота, холод, комок боли и унижения, позора! Позора... пятно позора.
Мой отец знал мою судьбу, не иначе.. Поэтому я ношу своё проклятое имя.
Но тебе не удастся меня сломить! Я подчиню тебя и буду пользоваться твоей силой! Ты будешь моей, чертовка, будешь!

Я слышу, как безумно смеюсь, вынырнув из сна. Не узнаю свой голос. Во мне кричит гнев, вопит боль, ревет пламенем ярость.
Ничего не вижу. Не знаю, сколько продолжается моя слепота.. месяц?.. Или, может, больше?.. Не знаю... Брат ненадолго подарил мне свет. Не глазам, но рассудку. И мысли о содомии нисколько не смущают. Меня поимел собственный брат и, черт подери, в тот момент я был счастлив.
Моё тело сотрясает смех. Я слышу, как рядом опускается на колени брат. Хочу улыбнуться, но губы кривит кровожадный оскал. Чувствую, как он бережно касается моей груди.
Я люблю его. Хочу сказать это. Но моя глотка издает совсем другие звуки. Я говорю, что ненавижу его, что хочу, чтобы он тоже ослеп и забыл, что такое этот чудесный дар - зрение.
В этот момент я хочу убить себя. Ненависть моя настолько сильна, что разум больше не подчиняется мне.
Я готов заплакать. И в очередной раз не могу. Я думаю о том, что перегрызу себе вены, как только Идзуна закроет за собой седзи. Я решаю покончить со своим безумием, наплевав на всё. Самое большее, что я могу сделать для своего брата - избавить его от себя.
Я слушаю, как говорю ему ужасные вещи, а он вдруг целует меня. И такой нежности, я уверен, не испытаю больше никогда. Его пальцы нажимают на "сонную" точку на моей шее. Я проваливаюсь в сон, всё еще чувствуя вкус его губ. И крови.
"Что ты наделал?!"
Мои руки горят. Они влажные и липкие. Веки сомкнуты и я думаю, что уже нет смысла открывать глаза. Надо мной тяжелое дыхание брата, на грудь капает что-то горячее и вязкое. Я рефлекторно открываю глаза и ужас сковывает мою глотку, не давая вырваться крику.
Перед моими глазами лицо Идзуны, оно залито кровью. И словно прямо на меня направлены пустые провалы глазниц.
"Вор... Вор. Вор! Убийца!"
В моей голове взрывается женский смех. Прекрасная богиня танцует на осколках моей души, разбивая изящные ступни в кровь. На её щиколотках тяжелые кандалы с дьявольским узором шарингана.