[Soshi-sha]

Название: Танец
Автор: Эль-фирЭ
Фэндом: Naruto
Основные персонажи: Учиха Мадара/Сенджу Хаширама.
Рейтинг: PG
Жанры: Преслэш, Экшн (action), AU, Songfic
Размер: Мини, 12 страниц
На эту песню:


Глава 1

Под ногами воинов его клана дрожит чужая земля.
Клан Учиха подобен степному пожару, огненной буре, оставляющей за собой только пепел, потрескавшийся от жара камень и обугленные кости. Ветер доносит со стороны деревни вонь жареного мяса и горький дым кострищ, отовсюду слышатся крики боли и мольбы о пощаде, а багровое зарево над поселком растекается на много миль округ.

Мертвее мертвого.
И медик без надобности,
чтобы это подтвердить.

Потому как без головы, отсеченной катаной, даже сверхвыносливые шиноби живут недолго. От досады Мадара сплевывает на еще не остывший труп недавнего противника, который оказался бесполезной тратой времени. За спиной Учихи полыхает в жадном огне небольшая приграничная деревня – заказ одного из приближенных дайме, который щедро заплатил за провокацию соседней страны. Подумать только, даже политики могут умирать со скуки в своих дворцах. Эти прилизанные ублюдки, что любят загребать жар чужими руками. Впрочем, что они знают о настоящей скуке…
Резким взмахом меча, Учиха очищает лезвие от стекающей по нему крови, и плавным, почти танцующим, движением уклоняется от брошенного в него куная, веера водяных пуль и проклятия. Земля на локоть вглубь пропитана кровью, а потому под ногами хлюпают небольшие лужицы, когда красноглазый шиноби бросается на нового врага. Их, таких, кому и одного удара достаточно, чтобы отправиться к праотцам, здесь полно – все же обычная деревня, но стычка с небольшим приграничным отрядом взбодрила его клан. Размяться после недельной тишины, пусть и с немногочисленным противником, все равно хорошо. Добычи мало – пара свитков с водными техниками, сухие пайки и немного золота, но провокация, надо думать, удалась на славу. Чужой дайме вряд ли оставит без внимания, так сказать, некоторое волнение на границе, и скоро его клан будет ждать новая стычка с врагом.
Мадара запрокидывает голову - измазанную в чужой крови щеку тут же неприятно стягивает под прохладным ветром - и усмехается ночному небу, мысленно поминая Цукиеми-сама. Весь последний месяц он словно благоволит его клану, посылая жадных до чужой боли заказчиков, направляя его руку в бою и даруя еще более кровавую славу его семье. Но насмешливая улыбка Учихи тут же тускнеет. Он воплотившийся дух смерти - шинигами, как шепотом называют его враги; он, выстлавший телами родичей свой путь к власти над сильнейшим кланом, чем ужаснул и своих, и чужих; он – старший, из ставшими легендой при жизни, Учиха-кёдай*… Подыхает от невыносимой скуки здесь, среди жалких подобий воинов, которые униженно падают на колени только бы вымолить жизнь. Глупцы, судорожно цепляющиеся за свои кусочки существования.
Учихе уже двадцать, пятнадцать лет из этих двадцати – он сражается: за себя, за брата, за власть, за новые земли и деньги. По сути, сражается, чтобы сражаться. Вот только… сколько еще бесполезных битв ему нужно ждать хоть кого-то, способного без страха скрестить с ним меч? Проклятье.
Не оглядываясь на стягивающийся у него за спиной отряд, слегка пьяный от веселья и крови, Мадара неспешным шагом покидает пепелище. Он почти устал, почти готов сдаться, вот только брат не удержит в одиночку клан, эту повернутую на битве толпу вспыльчивых демонов, готовых по любому поводу и в любую секунду начать между собой грызню.
Старший Учиха беззвучно оскаливается, но давит яростно вспыхнувшее в очередной раз желание перебить их всех до единого и увести Изуну прочь из страны Огня, куда-нибудь на другой конец света. Он даже готов вложить меч в ножны, но брат все уши прожужжал про мир, спокойную жизнь в совместном с другими кланами убежище и покровительстве дайме. Про шанс на другую жизнь, словно жить в сражении… ему недостаточно. В груди ворочается ледяное бешенство с легким ядовитым привкусом отчаяния.
И кто тут на самом деле мертвее мертвого?

***

Кто-то посягает на границы учишьих владений – гражданские не вмешиваются в распри шиноби, а что кланы, что одиночки далеко за пределами страны Огня знают, на чью землю ходить себе дороже. Вначале он решает, будто ему послышалось, но нет. Двое шиноби, не заметив его невесомого присутствия, горячо обсуждают свежие донесения с севера.
- Границы охранять почетно, конечно, но там и дерут с три шкуры – у Мадара-сама слово с делом не расходится. Велел в том месяце у провинившегося за каждого упущенного лазутчика глаз выдирать, - негромко произносит первый Учиха, проводя точильным камнем по лезвию куная. – Так там теперь без верительной печати и былинка не пролетит, а тут целый клан.
- И немаленький говорят, четыре сотни наберутся точно, - восхищенно дополняет второй, помоложе. – У меня в этом месяце на границе брат дежурит, так говорит, что они вначале вежливо попросили их пропустить, представь. – Парень весело фыркает, хлопнув второго по плечу. - Им говорят, тут граница клановых земель, и не чья-нибудь - самих Учиха, и еще катоном шмальнули, чтоб уж точно ясно было. А они покивали, стоянку разбили и, недолго думая, ужинать начали.
- Кто-то из Воды, да? – интересуется первый, отложив металлически звякнувшую связку кунаев и спустя полминуты захрустев сочным яблоком. – Достали уже. Их трупы потом прибирать - та еще работенка. Дымятся только, тухлая рыба и то веселей горит.
- Да говорят, что с далекого севера пришли, - одежда едва слышно шуршит, когда второй собеседник пожимает плечами и поднимается, разминая плечи, уставшие после долгого дозора.
- Не местные, значит? Хоть слава о нашем клане далеко расходится, все же находятся глупцы… - в голосе первого шиноби звучит легкая насмешка, и ей вторит незамутненная жажда битвы в словах второго:
- Ну, хоть Мадара-сама повеселится. А с ним и мы заодно.

***

Они не нападают, нет. Выставив часовых и разведя костры, они замирают в сотне шагов от границы, как припавший на задние лапы хищный зверь, и ждут. Едят, ругаются, ссорятся, мирятся, травят байки и тревожно поглядывают на приграничье, но за всем этим – тягучее, как хвойная смола, истомленное ожидание. Женщины, старики, маленькие дети, которым еще предстоит учиться складывать печати, чтобы убить своего первого врага. Все самые уязвимые единицы клана идут вместе с воинами. Эта семья не просто в очередном набеге.
Она переезжает.

Я уверен.
И ясно вижу в тебе это –
способность стать
моим идеальным противником.

Мадара пристально всматривается в толпу. Цепкий взгляд волшебных глаз проходится по стоянке чужого клана, оценивая вражеский потенциал, и замирает – где-то среди скопления этих шиноби пульсирует мощная чакра земли. Или воды? Драгоценный камень среди стекляшек, породистый кот среди дворняжек и воин S-уровня посреди этого сброда.
Узкий серп полумесяца скрывается за темной дымкой облаков, и над северным приграничьем разливается чернильно-черная мгла. В неподвижном летнем воздухе плывет густой аромат рыбной похлебки, оружейной смазки, горечь степных трав и тихий шепот разгорающегося пламени.
Под ногами его воинов дрожит родная земля.

В объятиях этой слепой летней ночи один долгий бой смазывается в вереницу искаженных яростью лиц, всполохов огня и искр, высекаемых клинками из стали и камня. Мадара, надышавшийся незнакомой вражеской пыльцы, всерьез решает на пару минут понежиться в костре, чтобы вытравить из себя эту дрянь. Она замедляет выверенный танец его движений и разбивает идеальную концентрацию мыслей. Но ярость гонит вперед, дальше – за сплетение гибких канатов лиан, хлестких ветвей и ледяных водопадов, туда, куда уводит его подальше от лагеря цель.
Если пущенную вслед стрелу можно остановить, пусть даже отбив мечом, то идущего за своей целью Учиху и смерть не всегда остановить может. Ребристые алые доспехи в чужой карминно-красной крови вперемешку с кровью древесной, которая слипает его темную гриву в стоящий дыбом ершистый ком. С катаны падают густые капли чьей-то отобранной жизни, а ревущий за спиной пожар обрисовывает напряженную фигуру черной тушью.
Наконец прорвавшись сквозь вражеский лагерь, весь в оттенках багрового, и через обласканный пламенем лиственный лес, которого в степи не было еще полчаса назад, где враг Мадара понимает не сразу. Воспользовавшись этим, нетерпеливый противник бросается к нему справа – у него волосы цвета старой выбеленной кости, а глаза цвета крови, как у самого Учихи. Трепетное напряжение глубоко внутри, звучащее в его сознании на одной низкой ноте, рассыпается какофонией звуков: скрежет укрывающей врага древесины, мало-помалу поддающейся атаке Мадары; шипение водяного дракона, глотающего зарождающийся пожар; яростный рык беловолосого, вынужденного немного отступить под натиском Учихи.
А потом в их драку вмешивается второй. На нем помятые с правого бока красно-коричневые доспехи, у него длинные каштановые волосы, пятно сажи на правой щеке и ясные карие глаза. Другими словами, в нем нет ничего сколько-нибудь примечательного… кроме той стали, обернутой бархатом, что звучит в его голосе:
- Достаточно.
Вот оно. Нашел-таки. Учиха отступает на пару шагов. Не глядя, нащупывает ногой не покореженную корнями землю и слитным движением становится в стойку. По коже пробегает стайка мурашек от предвкушения, а запятые шарингана стремительно вращаются, распознавая такую необычную чакру перед ним. Земля, вода, какая-то непонятная, точно породняющая этого воина и степь на много миль округ.
- Мы пришли сюда не сражаться.
Шиноби сам не атакует и не дает своему союзнику, придерживая его за меховой капюшон, точно дикого пса за ошейник. А потом неторопливо толкает речь о человеколюбии, спокойной жизни и мире во всем мире. Судя по тому, как кривится скуластое лицо второго шиноби, точно неспелое яблоко откусил, эту песню он слышит не в первый и не в сотый раз.
Учиха же мысленно возносит торопливую хвалу Цукиеми-сама за славную драку и этого нового противника, пусть даже тот выглядит как болтливый идиот. Текущие сквозь человеческое тело природные токи, биение жизни самой природы – вот что за сила у кареглазого, старший из Учиха-кёдай раньше такого не встречал, а потому щедрый дар Лунного бога не следует оставлять без должной благодарности.
Беловолосый выдергивает свой воротник из чужой хватки и отступает на пару шагов назад, а этот, кареглазый, через полминуты даже воодушевляется молчанием противника. Мадара просто слушает его, пока пробуждающийся Аматерасу заливает темной кровью левый глаз.
Наверно, скользнувшая по губам насмешливая улыбка выдает его намерения. Или особый знак, не глядя поданный своему клану – лидер сражается всерьез, стоит убраться подальше, потому как он не любит, когда мешаются под ногами. Но от стремительного росчерка черного пламени враг уклоняется легко, словно от неумело брошенного сюрикена. Второй всплеск аматерасу еще быстрей - кареглазый, интуитивно чувствуя опасность, не пытается загасить каштановую прядь волос, а попросту отхватывает ее кунаем. Точно подраненная змея, шипя и изгибаясь среди примятой степной травы, та сгорает в мгновение ока, не оставляя и пепла. Под третий всполох огня попадает клон белобрысого, водный, как узнает Мадара парой секунд спустя. Жадно урчащее черное пламя заглатывает его целиком, без остатка, следуя взгляду своего хозяина.
Учиха мягко ступает, начиная танец смерти.
А Сенджу легко продолжает каждое его движение.

Приятная усталость и сытое удовлетворение теплой волной разливаются по телу, когда Мадара оставляет за своей спиной выжженную каменистую пустыню и разбросанные взрывами остатки кланового лагеря. Ощерившиеся кунаями и клинками, в секунде от завершения разномастных техник, напряженно застывшие люди — прямо позади своего лидера. Кончик шипастого хвоста древесного ящера выбивает пепел из земли, остывающей после яростной стычки.
Задумчивый карий взгляд, черноволосый шиноби необычайно остро чувствует это, не отпускает его до тех пор, пока глава огненного клана не достигает пограничных вышек. «Мы не хотим сражаться, но если ты не оставишь нам выбора — мы, Сенджу, ответим сторицей». Так он сказал. И кивнул как бы сам себе, словно убеждая и себя, и всех тех, кто на него смотрел.
Шаринган дарит своему владельцу, помимо всего прочего, еще и удивительно зоркое зрение, но сейчас Учихе шаринган без надобности — он только поражается, как остальные не видят. Это тщательно запрятанное в карем взгляде восхищение и эту жажду битвы, которая проглядывает в каждом шаге, в наклоне головы, тянется легким флером за каждым словом о мире.

Хотя бы мне не лги,
Я знаю, что ты чувствуешь то же.

Сегодня Мадара смотрит на прекрасное сильное древо, слегка потемневшее от этого пожара.
Но видит на нем копоть еще тысячи предстоящих.


Глава 2

В битвах, что на поле брани, что на поле убеждений, остаток лета пролетает единым днем, и незаметно подкравшуюся осень Мадара замечает лишь ближе к октябрю. Из-за ночных заморозков, увитую лозой террасу кланового дома застилает багряный ковер опавших виноградных листьев.
После ядовитой пыльцы Учиха отлеживался два дня. После отравленных щепок, вынимать которые пришлось едва ли не с плотью – четыре. После какой-то медицинской техники, на день вообще лишившей его контроля над собственной чакрой, он почти две недели провел в постели. Гордость Учиха дала бы основательную трещину, не щеголяй в ответ Хаширама рваным кружевом шрамов на спине, оставленных аматерасу, которые не могла залечить даже его хваленое медицинское ниндзютцу. Не далее как в прошлом месяце проведя трое суток в мире Лунного Бога этот Сенджу и вовсе пропал на неполный месяц, вернувшись на поле брани все еще болезненно бледным. И последняя стычка тоже дорого обошлась лесному клану, они еще несколько дней будут зализывать раны, мазь от ожогов сейчас расходится у них быстрее горячей похлебки, поэтому у Мадары есть немного времени.
Помятый после неспокойного сна Изуна появляется на энгаве практически бесшумно, только тихо стукают друг о друга деревянные седзи. За пояс темного цвета кимоно он заткнул очередной помпезно украшенный свиток с печатью лесных. Сладковатый аромат красных яблок расползается округ тарелки, что брат несет в руках. Промедлив, младший присаживается рядом и опускает плошку с фруктами на деревянный пол террасы. Вязкую неуютную тишину, которая опускается между ними, разбавляет колкое дыхание приближающейся зимы в осеннем ветре и шелест распечатываемого свитка.
- Они в очередной раз прислали просьбу о мирных переговорах, - голос младшего брата слегка хрипит, словно после не до конца вылеченной простуды. Он пару секунд медлит, и нейтрально уточняет, – когда мы выступаем, брат?
Но только в этой его отстраненности, подобно скрытым спокойными водами реки острым валунам, перекатывается холодный гнев. Изуна никогда не позволит себе вслух критиковать методы старшего, Мадара – лидер, чья власть в клане неоспорима, а приказы не обсуждаются, но неодобрение кедай становится все более осязаемым.
Старший Учиха шумно вздыхает, ерошит без того всклокоченную гриву черных волос и тяжелым взглядом сверлит свиток, исписанный аккуратным почерком Хаширамы. Это письмо не первое и даже не второе. Упрямый Сенджу присылает их едва ли не каждую неделю, в надежде, что хоть на одно ему ответят согласием. Но атаки огненных от этого становятся лишь яростней. С Изуной по левую руку Мадара на острие каждой из них.
Младший брат заходится сухим надрывным кашлем, а посеревшая повязка на левом предплечье сползает вниз, обнажая грубый неровный шрам, еще не зажившую метку, оставленную белогривым. Мадара вихрем поднимается с террасы и бросается в комнату, где на прикроватном столике среди свитков и затупленных кунаев стоит кружка с недопитым лекарством. По уму, повязку у Изуны уже давно следовало сменить, как и собственную, стягивающую грудь тугим тканевым обручем, думает Учиха, придерживая младшего за плечи, пока тот торопливыми глотками выпивает уже остывший травяной отвар. Мадара скользит по нему внимательным взглядом, замечая и легкие тени под глазами, и ссунувшееся лицо, и сквозящую в напряженной позе глубокую усталость.
Это он не доглядел. Слишком увлекся новым и сильным противником, битвы с которым оканчивались попеременным успехом, только раздразнивая интерес. В последней стычке Изуна едва успел увернуться от стремительной атаки Тобирамы и вместо рассеченной надвое груди отделался лишь израненным предплечьем.
Лидер должен сражается, чтобы защищать своего брата, а не ставить его под удар.
- Напиши ему, что… - Мадара все еще поддерживая брата за плечи, зарывается носом в мягкие черные волосы младшего.
Запах мяты и осенних костров — успокаивающая чакра брата. Нельзя идти на уступки, но рисковать единственным кедай тоже нельзя. Ведь в следующий раз Изуна может не успеть увернуться.
-… что я согласен выслушать его доводы в пользу этого сомнительного предприятия, - когда брат замирает весь, точно услышавший собственный приговор, Учиха успокаивающе выдыхает в черную макушку и, отстраняясь, подхватывает спелое яблоко с тарелки. Брат слитным движением бросается к нему, разом позабыв о собственной усталости, о сковывающей все движения ране, и с силой тянет за рукав чернильно-синего кимоно. Обеспокоенно заглядывает Мадаре в лицо.
В мире шиноби первым умирает тот, кто не умеет держать в узде собственные эмоции, и лидер огненного клана не дожил бы до своих лет, если бы позволил врагам читать его как раскрытую книгу. В мире шиноби выживает тот, кто над своими чувствами властвует и младший видит только то, что ему позволено видеть: твердую убежденность в том, что переговоры бесполезны; легкую насмешку над этими идиотами Сенджу; предвкушение очередной битвы, пусть и на словах, а не на мечах…
Но единственное, о чем на самом деле думает Учиха – битва с Хаширамой слишком затянулась. Он знает вкус его крови, он видел тысячу его удивительных техник, он едва не умер от проникающего в легкое и он был едва жив от ярости, когда его лечил тот, кто эту рану нанес. Не осталось ничего, чтобы Сенджу мог показать ему, и эти стычки, в которых каждый из них сражается в полсилы, только унижают их обоих. Достаточно. Они сразятся еще лишь раз, и тот, с кем об руку пойдет Победа – будет Учиха Мадара.
Со вздохом полным благодарности Цукиеми-сама Изуна возводит глаза к хмурому утреннему небу, как и всегда, когда Лунный бог направляет его вспыльчивого брата на верный путь, и неторопливо садится обратно. И даже отодвинув на второй план ноющие раны, сейчас мысли младшего шиноби занимает хрупкая надежда на мир.
- Точно, ты ведь всегда ненавидел быть предсказуемым, нии-сан, - с улыбкой произносит он, и осторожно прикасается к письму.
Свернувшаяся в спираль бумажная змея несет с собой большие перемены.

***

Я уверен.
И ясно вижу в тебе это –
способность стать
моим идеальным противником.
И не лги мне,
Я знаю, что ты чувствуешь то же.

Хаширама искренне считал, что остановив кровопролитие, они смогут решить свои разногласия за столом переговоров. Он устало потер лицо, стараясь подавить невыносимое желание просто встать и убить этого паршивого упрямца.
Из дня в день мирные переговоры длились уже месяц.
Мадара же, в окружении преданно поддакивающих ему старейшин, сражался словом столько же великолепно, как и клинком. Они-но-Мадара, Демон Учиха, как его шепотом звали за глаза свои же родичи, мертвой хваткой держался за каждый пункт независимости огненного клана. И выглядел еще при этом так, словно именного кристально честного его, а не Хашираму, пытаются, как мальчишку, развести на ворох уступок и привилегий.
- Что же это получается, потенциальный друг мой… Ты желаешь заключить с моим кланом мир, жить с нами в одной деревне, и чтобы мы наливали друг другу сакэ словно братья. Но при этом в общинной казне у нас будут лишь жалкие семь десятых? - Мадара изогнул тонкие брови и глянул на собеседника одновременно и удивленно, и до глубины души оскорблено. Точно благородная принцесса, чью любимую породистую кошку пытаются пустить на второсортную колбасу. – Разве это справедливо, когда своих братьев столь явно пытаются обвести вокруг пальца? – Старейшины за его спиной, сморщенные, как печеное яблоко, и убеленные ершистыми сединами, огорченно цокнули как один. Ох, не так хорош Сенджу Хаширама, как о нем говорят, вот он каков на самом деле!
Лидер лесного клана бесшумно вздохнул и укоризненно посмотрел в полный насмешки черный взгляд Учихи. Мадара наглел, прекрасно понимал это и весь, до острых кончиков смоляных волос, получал от происходящего огромное удовольствие. Пожалуй, во всем происходящем была лишь одна хороша сторона – за весь этот месяц не случилось ни одного кровопролития. Кланы присматривались друг к другу, точно два недовольных соседством пса, скалили зубы и грозно смотрели исподлобья, но ни один шиноби оружия не обнажал. Сенджу надеялся, что этот месяц все же закончится мирно, иначе пламя новой войны будет яростней предыдущей.
- Мадара, послушай… - Хаширама не хотел разворачивать всю цепочку аргументов по новому кругу. Учиха поддавался ровно до той черты, до которой хотел сам, и сдвинуть его хоть на шаг можно было только силой. А кто из них сильнее они окончательно не выяснили за все те месяцы на поле брани. – Даже при учете того, что селение будет строиться на вашей земле, семь десятых более чем достаточно.
Он говорил твердо, но спокойно, хотя сохранять это спокойствие дорогого стоило. Им нужно было договориться до конца месяца, потому что второго шанса заключить этот союз у него не будет.
Нет, нужно было покончить с этим прямо сейчас.
- Оставьте нас одних, - распорядился Сенджу и бросил тяжелый взгляд на нахмурившихся старейшин своего клана. Хвала всем богам, что брата здесь не было – иначе переговоры зашли бы в глухой тупик еще в первый же день. Слишком уж он неуступчивый и категоричный, младший брат полностью пошел в отца. Такой же властный и неуживчивый, каким был и сам Сенджу Буцума.
Когда за последним советником закрывается массивная дверь, лидер лесного клана мысленно выдыхает. Сенджу этот союз нужен больше, чем Учиха, поэтому одним мирным договором ему не отделаться. Если Хаширама хочет мира, он должен пережить еще одну маленькую войну и заключить сделку с демоном. Весь этот месяц упрямился не только Мадара.
Кимоно всех оттенков алого расстилается округ его собеседника, точно маленькое лавовое озеро. Учиха обманчиво спокоен и неподвижен, только его антрацитово-черные глаза неотрывно следят за каждым чужим движением. Сенджу знаком этот нечитаемый взгляд, ведь однажды это было последнее, что он видел, прежде чем для него на небольшую вечность в небесах взошла красная луна.
- Мы оба знаем, что дело не в процентах от общей казны, количестве голосов на совете и прочем, - с улыбкой произносит Хаширама, и вновь становится серьезным. – Давай начистоту, Мадара, что ты хочешь за этот мир?
Его затянувшееся молчание все туже затягивает добровольно наброшенную удавку на шее Сенджу.
- Скажи… - прохладный голос лидера огненных все же нарушает напряженную тишину, - почему твой клан вообще пришел сюда?
- Что?
- Ты решился на переезд в разгар войны – летом, когда кланы сражаются за ресурсы и земли ожесточенней, чем в другое время. Ты выбрал самое отдаленное от дома место, именно Страну Огня, хотя знал, насколько силен мой клан. И наконец, первое, что ты сказал при нашей первой встрече, хоть я и не особенно слушал, это просьба о мире. – Учиха говорил веско, вбивая слова как гвозди в крышку гроба. – У тебя многочисленный клан, твои техники с натяжкой, но могут потягаться с моим шаринганом, но ты предпочел сбежать, чем бороться за свой дом, Сенджу Хаширама.
«Да уж, - окрашенная досадой мысль промелькнула в голове кареглазого шиноби, - не стоило и думать, что он не спросит». Мадара, сам того не ведая, ударил по больному месту.
- Если говорить о численности, то еще год назад мой клан был в два раза больше, - Хаширама устало прикрыл глаза, отгоняя от себя мысли о том, что Учиха все-таки загнал его в угол. Стоит ему узнать, что клан Сенджу оставил за своими спинами, как договора им не видать. – А что до техник, так мои братья были куда сильнее и как шиноби, и как лидеры.
- Братья? – вздернув тонкие брови, Мадара с интересом подался вперед и облокотился на стол.
- Да, я был одним из четырех, - Хаширама переводит взгляд за просторное окно. Видеть лицо Учихи, когда он узнает все детали, не хотелось. Лесные столько сражались за эту землю, что уйти отсюда в поисках нового дома будет почти невозможно. – Гора, у подножия которой стояла наша деревня, в один из дней раскололась надвое.
И лава была меньшей из зол, когда из разлома выбрался Девятихвостый демон-Лис. Он был воплощением ярости, пламенеющий ярче десяти тысяч солнц, обративший хлопьями пепла и устилающий гору хвойный лес, и деревню у ее подножия. Большая часть людей погибла в первые же минуты, и прежде чем удалось хотя бы на время отогнать его, нас стало едва ли не в два раза меньше. Гора полыхала три дня и три ночи, и все, что мы могли – это жертвовать одними, чтобы спасти других. Убежище, в котором спешно скрыли большую часть детей засыпало камнями, а позже накрыло лавой. Вернувшись за ними, мы нашли только залитые вулканическим стеклом останки. Только по счастливой случайности, Тобирама с большим отрядом в это время был на задании, иначе весь клан оказался бы полностью уничтожен.
Сейчас Хаширама сам вкладывает оружие в руки своего врага, но Учиха слушает молча. Только вот в этом его молчании, Сенджу Хаширама уже слышит свой приговор. Они могут сражаться и дальше, могут на время заключить союз со сторонними кланами, чтобы сообща разбить соперника. Но в один день зима, по рассказам всегда долгая и суровая, точно на его родном севере, заберется за тонкие стены временных жилищ лесного клана, а голод закончит то, что начал Девятихвостый. Учиха, в жилах которых и так бежит само пламя, даже не придется ничего делать, просто наблюдать за ними из окон своих теплых толстостенных домов.
- Ты знаешь, что мне нужно - негромко говорит Мадара, словно всего лишь возобновляя прерванный с уходом старейшин разговор, ни словом, ни взглядом не давая понять, что за мысли сейчас крутятся в его голове. В один шаг он оказывается рядом с Хаширамой, который поднимается с места готовый ко всему: и к удару, и к рукопожатию, хотя теперь, зная Учиху, последнее случится, только если обрушатся сами небеса. Но Мадара лишь опускает правую ладонь ему на грудь, напротив торопливо бьющегося сердца, и смотрит на него своими волшебными чернильно-черными глазами, словно заглядывает в самую душу.
- Так значит, ты бежал от огня, Сенджу Хаширама? – вокруг него витает тонкий, едва уловимый запах старого костра. Почти выветрился. Они уже с месяц не встречались на поле боя.
- Да, - в ответ на это шаринган Мадары вспыхивает на черной радужке глаза всего на мгновенье, и в ту же секунду отступает в темноту. Хаширама не пытается отстраниться, он отчего-то не может отвести глаз, как в то мгновение, когда впервые увидел гипнотические глаза Кьюби, такие алые, точно свежая пролитая кровь.
- Тогда ты пришел не в то место, - он легко улыбается и медленно сжимает ладонь в кулак, сгребая в руку слои ткани. Мог бы, то сделал бы это и с плотью, забирая то, что учащенно билось под ней. Желанный трофей, который достанется лишь победителю. - Однако… ты можешь сам построить его, - Учиха убирает руку и делает шаг прочь из этой пустой безликой комнаты, поворачиваясь к своему сопернику спиной.
Знак это внезапно появившегося доверия или очередная проверка Хаширама не знает, но следующие слова Мадары – именно то, чего он ждал. Цена сделки.
- Я тоже желаю его забрать, - роняет Они-но-Учиха в напряженную тишину переговорной, и оборачивается через плечо. И под тяжелым взглядом Мангекьо свое-уже-чужое сердце Хаширамы на пару секунд сбивается с привычного ритма.
- Видишь, мы демоны все одинаковы, - Учиха улыбается точно слепец, впервые увидевший прекрасный солнечный свет, точно мать, дождавшаяся единственного сына с войны, точно маленький ребенок, получивший на день рожденья самый долгожданный подарок. - Только не думай, что снова сможешь сбежать.
Разрисованные двери распахиваются перед ним, и напряженная толпа по ту сторону неверяще выдыхает, когда слышит учишье слегка надменное:
- С этого дня Учиха и Сенджу надлежит жить в мире, как братьям…

***

Стройка новой деревни продолжается до глубокой зимы – снега практически нет. И лишь когда хрустальный панцирь сковывает пологую землю с котлованами и половиной домов, когда темная зимняя река по соседству прячется за ледяным зеркалом, а с каждым вздохом в легкие начинает проникать не воздух, но сжиженный лед – только тогда лидеры уводят свои кланы на долгую зимовку. В надежном убежище среди густых хвойных лесов на границе с Водоворотом два клана греются бок о бок у одного костра.
Учиха и Сенджу живут в медовой патоке послевоенной тиши, противоестественном спокойствии скрытого селения, уже второй месяц. Нельзя сказать, что вся кровь, что пролилась между двумя семьями, была забыта - некоторые раны будут болеть до самой смерти. Снежок — младший брат болтливого Сенджу — держится на отдалении. На очередном собрании Мадара слегка изгибает брови, окидывая насмешливым взглядом Тобираму, напряженно сцепившего руки на груди. В алых глазах белогривого словно отблески того гневного пламени, которое пожирало лагерь Сенджу при их первой встрече. Первое впечатление — самое верное и Сенджу-младший запомнил его именно таким. Он неплохой воин, влиятелен в своем клане и во многих чужих, но теперь слишком поздно. Если раньше Мадара мог связать Хашираму либо боевой леской, либо иллюзией, то противник первым предложил сделку, и теперь Учиха так близко, как никогда еще не подбирался. С весной строительство разворачивается с тройным усердием, и новая большая деревня растет как на дрожжах. Проходит еще пара месяцев – резиденция Каге блестит свежей краской на округлых боках, зеленую покатую крышу школы видать из любого места, панцирь из стального дерева вырастает округ нового селения.

Повернись ко мне и обнажи меч.
Довольно изображать непонимание...

Смутное беспокойство, посещающее черноглазого лидера, становится только сильней. Сколько Мадара не приглядывается к противнику — не видит, сколько не вслушивается в звук знакомого голоса — не слышит, сколько чужой чакры не зачерпывает при лечении будто бы невзначай — не чувствует. Того, с кем он дрался до тьмы, едва не забравшей его глаза. Теперь Сенджу носит простое темное кимоно с белой накидкой, забирает волосы в низкий хвост, чтобы не падали на документы и тепло отзывается о самом Мадаре, и о стремлении прочих кланов присоединиться к ним. Лидер Огненных чувствует себя сбитым с толку, словно кот, которого неожиданно накрыли одеялом. Этот Хаширама, снявший свои многажды раз покореженные и выправленные доспехи, убравший в ножны свой клинок... совершенно чужой.

…Иначе однажды я скажу:
«Ты разочаровал меня…
беги, если хочешь жить».

Сильное древо все покрыто потеками сломы, от медленно заживающих ран, а листья свернулись от невыносимого жара.
Учиха хмурит брови, танцуя в одиночестве.


Глава 3


Это было подобно воплощению мечты.
Хаширама – словно вынырнувший на поверхность, поднявшийся из глубины, пробудившийся после долгого тяжелого сна - смотрит на него с такой яростью, точно желает не оставить от противника и пепла. По пальцам одной руки можно было пересчитать, сколько раз он становился настолько собранным и серьезным, что у Мадары под его тяжелыми мощными ударами едва не трескались кости. Но тогда лидер Лесных сражался за других, а сейчас – Хокагэ бился за одного лишь себя, впервые, и в изломе темных бровей, в тени карих глаз, в каждом движении Сенджу сквозила мрачная решимость остановить бой.
- Не разрушай все это, Мадара, - выталкивает из себя Хаширама. Его доспех искорежен последней атакой, цвета чернозема прочная броня разваливается на части. Томное послеполуденное солнце льется на смуглую кожу шиноби, вплетается в пыльные каштановые волосы, отражается на измазанном кровью мече. – В этой деревне живут наши братья и семьи. Жизни в деревне тебе недостаточно?
- Жизнь есть только в движении, Сенджу. Мне же настало время двигаться дальше. - Отбрасывая назад гриву цвета спелой смородины и любуясь изысканным ломаным узором чужих ран, Учиха дает ему минуту передышки.
- Твой брат… - Хаширама давит его и взглядом и чакрой, но ближе подходить не рискует и на каждый учиший шаг вперед, приходится один его шаг назад. Они осторожно кружат по небольшому котловану, оставленному одним из взрывов, не спуская с противника глаз. Первый азарт прошел, сейчас Мадара просто наслаждается боем. – Он не поддержит тебя.
- Со мной или против меня, - едко усмехается Учиха, с интересом наблюдая, как в чакру Хаширамы – горькую хвою, кисло-сладкую бруснику и нагретую солнцем сталь – гулким непрерывным потоком вливается сила самой природы. И всю свою удивительную силу Сенджу готов обрушить на него. У Мадары от почти детского восторга перехватывает дыхание. Ему и не вспомнить, когда в последний раз он чувствовал себя настолько живым. Это и вправду воплощение мечты.
Учиха мягко ступает, начиная танец смерти.
Сенджу в ярости прерывает каждое его движение.

***
Склонившись над тобой, холодным и неподвижным,
Я думаю о том, кем ты был, и кем бы мог стать.
Это же было в твоих силах - стать моим
Идеальным противником!

Рассветное солнце заливает теплой позолотой неровный котлован долины, дрожащее полотно опадающей водопадом реки, сотни переломанных мечей и тысячи порванных свитков. Вкус хвои, спелой брусники и нагретой солнцем стали, след силы Хаширамы, блекнет и выцветает, отдаваясь горечью на языке. Учиха никогда не забудет ту секунду, когда Сенджу рухнул, точно подрубленный, и выражение его лица: удивленное, неверящее, что все закончилось вот так. Он еще что-то шептал побледневшими губами, когда Мадара в мгновение ока оказался рядом, всаживая в грудь свой клинок, прошивающий насквозь чужое тело. Хаширама мертвой хваткой вцепился в черную учишью гриву, подтягивая противника ближе и прижимая к себе.
Мадара чувствует только заливающую руки теплую кровь, чужое хриплое дыхание и собственные кровавые слезы, стекающие по щекам. Высший шаринган гаснет, выталкивая из безумного черно-алого мира Учиху, который почти задыхается то ли от слез, то ли от бессильной ярости.
- У тебя почти получилось. Черт возьми, Хаширама… - разочарование пополам с усталостью наваливаются ему наплечи.

Очнись! Ну почему ты не можешь?
Встань напротив меня, и давай вновь
сыграем со смертью!

Даже его тренированное тело не в силах полностью заблокировать болевые ощущения, но боль физическая ничто по сравнению с душевной, в глубоком море которой Мадара едва ли не тонет.
Он встречает этот холодный осенний рассвет у погребального костра Хаширамы. Черное пламя прикасается к телу его врага совсем медленно, аматерасу теперь уже нет смысла спешить, чтобы хоть краем задеть стремительного шиноби. Учиха не верит в происходящее до последнего – гений медицинских техник, сильный, решительный, прекрасно осознающий последствия той их небольшой сделки все же сдался. Должно быть это какой-то трюк, древесный клон, секретная техника, на худой конец, иллюзия, демоны его побери! Но к жаркому полудню от тела остается лишь пепел среди камней. Мадара прикрывает глаза, чтобы не видеть, как серую пыль уносит ветер.
Учиха находит свою катану – сломанная у самой рукояти она славно послужила ему, отнимая чужие жизни и сохраняя жизнь его собственную. В рваном кружеве царапин – гунбай, Мадара скользит по нему взглядом, но не прикасается - это оружие для защиты, а которая более ему не нужна. Неподалеку валяется в копне поникшей листвы мокутона клинок Хаширамы, неторопливо приблизившись, Учиха поднимает с земли любимый меч Сенджу. Холодное стальное дерево рукояти, прежде было теплым от гревших его чужих рук. Он слегка тяжеловат, но у Мадары будет время привыкнуть.
Неуверенно, точно в первый раз, он вскидывает свой-чужой меч, припоминая точно позабытые, после лучшего танца в его жизни, плавные движения.
Коноха ждет.