В 22 года у Ганди было трое детей, у Моцарта 30 симфоний, а Бадди Холли был уже мертв.
Название: Триумвират
Автор: Sky Smoker
Пейринг | Персонажи: Тобирама, Хаширама/Мадара, Мито/Хаширама, косвенно Тобирама|Мито.
Тип: слэш, гет
Рейтинг: R
Жанр:драма, психология, hurt/comfort.
Размер мини
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат г-ну Масаси Кисимото
Саммари: Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако всё кардинально меняется, когда Хаширама заключает триумвират, во всеуслышание объявляя Учиха своими союзниками и беря Узумаки Мито в жёны.
Авторские примечания: Триумвират (от лат. tres— три + vir — муж: «союз трёх мужей») — политическое соглашение, союз влиятельных политических деятелей, направленный на захват государственной власти. В данном тексте под словом «триумвират» больше подразумевается установление единой политической системы Хаширамы «Мир во всём Мире».
Несмотря на приличное количество слов, это скорее зарисовка, нежели полноценно законченная работа – слишком много нюансов остались нераскрытыми и слишком много ситуаций я попросту опустила.
Размещение: брать только с разрешения автора
Фанфик был написан на Зимний фестиваль
читать дальше
О том, что что-то случилось, Тобирама понимает, едва ступив за главные ворота родной деревни: и стража слишком взволнованна, и жители перешёптываются, провожая Учиха Мадару, возвращавшегося с миссии рядом с Тобирамой, косыми взглядами.
Воздух насквозь прорежен, пропитан чужим духом – Тобирама пробирается сквозь людей и идёт практически на «зов», на отголоски, которые приводят его к круглому алому зданию в центре Конохагакурэ.
Площадка у Резиденции Хокаге полна людей – чужестранных и настроенных немирно. От них почти за версту разит чужой, острой и холодной, точно северный ветер, чакрой – Тобирама краем глаза замечает, как в полуприщуренных глазах Мадары из-под тёмных ресниц вспыхивает Шаринган: Учиха поджимает тонкие губы и чуть выступает вперёд, рукой захватывая рукоять тессена, и Тобирама поспешно останавливает его за плечо.
Он желает разобраться с чужеземцами сам. Мирным путём.
– Кто вы и что делаете здесь? Отчего в Конохе такой переполох?
Сенджу видит, как толпа расступается – и враждебно смыкается вновь, неохотно выпуская лидера из своих рядов.
– Хаширама Сенджу просил нас прийти, – изрекает капитан почти дружелюбно – в его глазах мелькает интерес – и кланяется. Его алые с проседью длинные волосы, перевязанные белой лентой, невольно притягивают взгляд, и Тобирама, почти ослеплённый невероятной догадкой, коротко сгибается в полупоклоне в ответ. – Я мельком слышал, что он подписывает договор о триумвирате между нашими кланами.
– Прошу прощения, что не узнал Вас, капитан, – сердечно говорит Тобирама.
Мощная чакра, тёмные косоде с вышитым на спине символом алой спирали и кроваво-красные волосы, плещущиеся на равнинных ветрах. Не узнать Узумаки сразу – какая глупость. Его оправдывает лишь измотанное, истощённое состояние – моральное и физическое – уже на протяжении нескольких дней.
Тобирама едва держится на ногах и жгуче мечтает о мягкой постели, но вынужден дожидаться Хашираму, чтобы донести тому рапорт.
Впрочем, тот вскоре не заставляет ждать.
Один за другим выходят из Резиденции старейшины, выплывает Даймё в окружении своих подданных, и один из потока, глава клана Узумаки, внезапно останавливается рядом с Мадарой.
– По договору клан Узумаки, давние союзники Сенджу, больше не тронут Учиха и забудут о кровавой межклановой войне во имя мести, – хриплым, низким голосом сообщает он и на прощание подаёт руку Мадаре – но тот лишь ошарашено смотрит на Хашираму, выходящего следом.
Хаширама устало улыбается, кивает коротко, и Мадара, по-прежнему с некой опаской, вкладывает свою ладонь в руку старейшины и крепко отвечает на рукопожатие.
Триумвират?
Об этом Тобирама слышал далеко не впервые, но сомневался в возможности оного. Почему? Ответ необычайно прост.
Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако межстрановая поддержка со стороны Водоворота в суровые годы окажет неоценимую помощь в военных ресурсах и всяческую помощь на выборах в мирное время.
– Но как ты уговорил Узумаки вступить с Учиха с дружественный союз? – удивляется Тобирама. Брату не присуща излишняя дипломатичность и вкрадчивая осторожность – значит, в самом договоре крылось какое-то иное условие, специально сокрытое от любопытных глаз.
– Каждый из нас приносит что-то в жертву ради будущего мира, – мягко замечает Хаширама, близким, полным интимности жестом приобнимая Мадару за плечо. Тобирама лишь неприязненно кривит губы, но не выдаёт ни единого колкого замечания. Как и Мадара, он ждёт ответа.
Учиха смотрит настороженно – по лицу его пробегает короткая судорога – и внезапно выворачивается из объятий.
– Только не говори мне, что ты…
– Прости, Мадара, – качает Хаширама головой и смотрит непривычно серьёзно. Тобирама словно только сейчас замечает, как осунулся брат. – Чтобы действие триумвирата вступило в силу, через шесть лун я вступаю в брак с Узумаки Мито, старшей дочерью старейшины.
***
Время идёт своим чередом, сменяются месяца, и когда до свадьбы остаются считанные дни, Хаширама всё чаще и чаще запирается с Мадарой в своём кабинете. Никто не видит в этом двойных умыслов – никто, кроме самого Тобирамы, который знает, что совещание двух отцов-основателей давно уже не более чем искусная формальная ложь. Однако он не противится, не высказывает рвущееся из груди недовольство и позволяет старшему брату на неделю потерять голову и надышаться вольного воздуха вдоволь перед свадьбой.
В ответ Хаширама, смущённо улыбающийся припухшими алыми губами, растрёпанный и тщетно скрывающий тёмные пятна на шее и груди, сердечно просил его приглядывать за Мито.
Тобирама приглядывал – украдкой наблюдая из-за угла, контролируя каждый жест, каждое движение и внимательно отслеживая каждую просьбу. За долгие четыре месяца, что он был в селении, они едва ли перемолвились парой формальных фраз, однако Тобирама, по крупицам собиравший информацию, изучавший мельком привычки, знал о ней многое – даже больше, чем желал этого сам.
Узумаки Мито пропадает почти всё своё время в саду, туфлями приминает сочную густую зелень травы и собирает влажной, душистой охапкой весенние первоцветы в подол кимоно, устраивается под раскидистыми ветвями вишни, откуда хорошо просматривалась северная часть дома и кабинет Хаширамы, выходящий на небольшую веранду, в особенности.
«Ты – моя навязчивая идея», – с неясной тоской думает Тобирама и выходит из-за дерева.
На его памяти это первый их разговор, в который он вступает сам, пусть и без видимой охоты.
Она привычно желает ему доброго вечера и передвигается на покрывале, – чуть неловко и осторожно – позволяя Тобираме присесть рядом. Он опускается перед ней на колени и внезапно ясно понимает, отчего старейшины клана так торопились со свадьбой. Он зло обзывает себя глупым, глупым слепцом, теперь понимая, насколько давно был заключён договор. Живот Мито, округлый, уже не скрываемый даже в свободных одеждах, был довольно заметен и тяжел, вероятно, причиняя ей неудобства, – она сидела, неловко подогнув под себя ноги и спиной опираясь о вишнёвое дерево, усыпанное набухшими тугими бледно-розовыми бутонами. Тока как-то упоминала о том, что свадьбу проведут на Ханами, и это будет красиво и почти символично.
Тобираму замутило – он поспешно отворачивается, не выдавая своих эмоций. Ему неожиданно претило видеть Узумаки Мито, вольную гордую птицу в золочёной клетке, такой – спокойной, умиротворённой, почти видимо счастливой.
Обременённой навязанным замужество. Беременной нежеланным семенем клана Сенджу.
Тем не менее, будущее материнство было ей к лицу – Мито похорошела, расцвела и будто исходила мягким светом, что понимает лишь другая женщина, познавшая радость быть на сносях.
Тобирама, родившийся в эпоху сильных ветров, точно материнским молоком взращённый родимой кровью с родимых земель, как ничто другое знал цену человеческой жизни: столь великую – и ничтожную одновременно.
Дитя, которое появится на свет, окончательно скрепит союзный договор Сенджу и Узумаки – и в то же время сильно отдалит от них Учиха. И только посвящённые и проницательные, такие, как сам Тобирама или покойный уже Учиха Изуна, могли видеть и знать истинную суть подобной ненависти – и имя ей было Любовь.
Тобирама бросает короткий внимательный взгляд на кабинет Хаширамы – судя по неясным тёмно-серым силуэтам, брат и Мадара сидели рядом над свитками, соприкасаясь коленями и плечами.
– Ты любишь Хашираму? – неожиданно срывается у Тобирамы с языка, и он проклинает свои давние мысли, вертевшиеся в голове.
– Да, – говорит она, немало удивлённая его вопросом, и уверенный взгляд её глаз не позволяет усомниться в том, что Мито говорит правду. И от этого странное когтистое чувство ещё сильнее сжимает сердце, не позволяя даже вдохнуть.
На лоскутном сине-алом небе, скрытым розоватым маревом и вышитом золотой нитью тонких облаков, зажигается первая россыпь бледных звёзд. Силуэты за створками сёдзи приобретают поразительную тёмную сочность, напоминая театр теней. Мито неотрывно смотрит на них, и Тобирама почти молится Богам, чтобы эти двое не натворили глупостей, не совершили той роковой ошибки, за которую придётся расплачиваться всю свою жизнь.
К несчастью, Боги не слышат его, и Мадара – о, несомненно эти тёмные растрёпанные волосы принадлежали Мадаре – опрокидывает несопротивляющегося Хашираму на татами.
Тобирама клянёт своего старшего Учиха последними словами – с такого расстояния любое малейшее движение было заметно напряжённому глазу. Мито с непроницаемым лицом следит, как оба торопливо и небрежно избавляются от одежды, прижимаются тесно, целуются и мнут друг друга в крепких объятиях.
Тобирама досадливо и неловко отводит взгляд, долго собирается с мыслями и, наконец, сдавленно произносит:
– Он давно обманывает тебя, Мито. Хаширама не умеет говорить слов, оседающих на губах горечью, и потому скрывается за свитками, пропадая дённо и нощно в библиотеке. Той любовью, о которой ты думаешь, мой брат любит лишь Учиха Мадару и вряд ли будет способен полюбить кого-либо ещё.
– Но и Учиха Мадара любит Хашираму в ответ, – замечает Мито удивительно проницательно. – Искренняя любовь всегда прекрасна – кому бы она ни принадлежала.
Её слова пресны и правильны, взгляд спокоен и мудр, однако тонкие девичьи пальцы на мгновение крепко сжимают шёлк кимоно на коленях.
Хаширама движется рвано, вздрагивает всем телом. Длинные волосы каскадом рассыпаются по его плечам – Хаширама лишь досадливо смахивает их ладонью с лица и склоняется ещё ниже, когда Мадара шире разводит колени, сцепляя ноги у него за спиной.
– И ты с этим соглашаешься?
– За такой короткий срок старое разрушить легко, а вот новое создать почти невозможно… нельзя, – отвечает она, глядя в голубоватую прохладную даль. Тобирама чувствует её чакру – беспокойную, мятежную, скапливающуюся в кончиках подрагивающих пальцев. Он накрывает её ладонь своей – неосознанно, скорее подчиняясь неясным эмоциям, чем так некстати оставившему его рассудку.
– Ты в это веришь?
– Я очень стараюсь верить в это, – Мито тихо смеётся – лицо её пылает жарким румянцем. За тонкой рисовой бумагой на расстоянии пяти-шести шагов Учиха Мадара прогибается в спине и притягивает Хашираму в ненасытный поцелуй. – Говорят, что время лечит.
За неимением слов Тобирама поднимается с колен и скомкано прощается, краем уха слыша, как Мито желает ему покойной ночи.
Он понимает, что окончательно пропал, лишь когда признаётся себе в самом очевидном: Тобирама растворяется в своих мыслях о ней столь часто, что готов даже смириться с почти ненавистным ребёнком, формальным наследником Сенджу, которого она бережно и нежно носит под сердцем.
Но Тобирама даже себе не говорит о том, что теперь понимает ненавистного ему Учиха Мадару, так неловко ревнующего своего близкого друга и любовника к его беременной мудрой невесте.
***
Этот день с самого утра начинается с суматохи – Хаширама заметно нервничает, смеётся невпопад, без конца приглаживает свои длинные блестящие волосы, неловко оправляет клановое хаори.
Входит Тока – красивая, в традиционном простом кимоно с узором из осенних бледно-жёлтых листьев, – кладёт тонкую руку Хашираме на плечо, шепчет на ухо пару слов и неожиданно щурит глаза: приметила яркие свежие засосы, небрежно скрытые за завесой смоляных волос. Остро, вопросительно смотрит на Тобираму – он ограничивается неохотным кивком: врать Токе всё равно не имело никакого смысла.
– Поторопи невесту, – певуче говорит она и кладёт руки Хашираме на шею. Из-под её пальцев вспыхивают искры зеленоватой медицинской чакры, и следы вчерашней ночи медленно бледнеют, исчезают под её умелыми ладонями.
Тобирама неловко мнётся под дверью, прислушивается к шороху кимоно и скрипу деревянных досок пола.
«Сегодня – день свадьбы», – тщетно напоминает он себе, пытается взять себя в руки и решительным жестом распахивает створки сёдзи.
Мито приветственно склоняет голову, и Тобирама, настороженно прищурив глаза, кивает в ответ.
Сегодня она ещё прекраснее, чем когда-либо.
Её волосы – длинные, распущенные, забранные лишь у висков двумя кандзаси с подколотыми к ним цветами сакуры, свободно стекают кровавым водопадом по плечам свадебного ослепительно-белого кимоно, вышитого блестящей фиолетовой нитью. Кимоно свободно, и живота, поддерживаемого золотистым широким поясом, почти не видно – так и нужно.
Он желает сказать что-нибудь доброе и обнадёживающее, но с языка срывается лишь колкость.
– Смените одежду, – сухо говорит Тобирама, заполняя неловкую тревожную тишину, и в сердцах мысленно обзывает себя последним дураком. – В сочетании с Вашими волосами кимоно смотрится слишком вызывающе – вместе с красным белый цвет символизирует смерть.
– Боюсь, это невозможно, – мягко улыбается Мито. – В день своей свадьбы невесте полагается быть облачённой в белое.
Тобирама приближается до расстояния в шаг между ними, опускается перед ней на колени и замечает неожиданно яркий, болезненный румянец на обычно бледных щеках.
Она замирает и внезапно протягивает руки, невесомо касаясь лица Сенджу и беря его в свои ладони.
– Я только сейчас заметила: мы с Вами абсолютно разные, но всё же можно найти что-то общее. – Её тонкие пальцы обводят алые татуировки-штрихи на его лице.
Тобирама обмирает, а затем крепко берёт Мито за подбородок и притискивает к себе.
Поверх его белой простой рубахи, небрежно запахнутой на груди, темнела наброшенная на плечи красная традиционная юката, а светлые волосы, не сдерживаемые больше клановым обвязом, топорщились, кололись под её ладонью.
Красные глаза холодно и тревожно смотрели из-под белёсых длинных ресниц.
Алые пряди, выбившиеся из её причёски, больно хлестнули Тобираму по щеке.
Глаза у нее оказались вовсе не тёмными – серыми, почти прозрачными. Как снег в лесу, нетронутый зверем, и холодным пушистым ковром лежащий по утрам. Как весенний ручей в горах, вскрывающийся ото льда. Как молочный густой туман над рекой.
Или как его серебристые волосы.
В Мито было слишком много алого. В нём же, напротив, преобладал белый.
Они сидят непозволительно близко друг к другу – почти соприкасаясь губами и упрямо не отводя взгляд от чужих глаз. Их дыхание смешивается, и только тогда Тобирама приходит в себя – отшатывается и, резко отстраняя Мито от себя, спешно покидает комнату, кляня себя за трусость.
– Тебе пора, – бросает он, – если не хочешь опоздать на свою свадьбу.
…К этой правде он был ещё не готов.
***
За столом слишком шумно, слишком тесно, слишком радостно – саке льётся рекой, звенят друг о друга края пиал, Тока склоняется к его уху, шепчет какую-то непристойность, и Тобирама позволяет себе развязно приобнять её за тонкую талию, прижать к своей груди.
Мадара, пришедший лишь под самый конец церемонии, рядом с Хаширамой садится в сейдза и едва заметно кривит от глухой боли побледневшие губы – и мгновение спустя Хаширама посылает ему участливый тревожный взгляд. Тобирама замечает, как они с Мадарой на мгновение переплетают пальцы под столом, и обречённо вздыхает, поворачиваясь к невесте. Лицо Мито почти непроницаемо, когда она пригубляет из церемониальной чаши, и это «почти» на мгновение жгущей болью отражается в её полуприкрытых светло-серых глазах. И боль столь интимна и столь прозрачна, что Тобирама неловко отводит взгляд – ему едва ли не стыдно за то, что он познал её мимолётную слабость.
Сегодня Тобираме впервые приходит в голову мысль о зарождении полиции Учиха и обособлении их в отдельный квартал Конохагакурэ.
Он ещё не знает, что на завтрашний день Мадара, смутно улыбающийся, пьющий прозрачное рисовое вино из глиняной пиалы и позволяющий Хашираме неустанно тормошить себя за плечо, навсегда покинет деревню, – а через несколько лун, в одну из душных летних ночей призовёт на Коноху девятихвостого демона Кураму.
…И растворится наутро после битвы в прозрачном, словно кисея, тумане над водопадом у границ страны Огня, оставив позади себя сожженные мосты своего отступления и вечную горечь где-то в глубине некогда тёплых, лучистых карих глаз Первого Хокаге Хаширамы.
Автор: Sky Smoker
Пейринг | Персонажи: Тобирама, Хаширама/Мадара, Мито/Хаширама, косвенно Тобирама|Мито.
Тип: слэш, гет
Рейтинг: R
Жанр:драма, психология, hurt/comfort.
Размер мини
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат г-ну Масаси Кисимото
Саммари: Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако всё кардинально меняется, когда Хаширама заключает триумвират, во всеуслышание объявляя Учиха своими союзниками и беря Узумаки Мито в жёны.
Авторские примечания: Триумвират (от лат. tres— три + vir — муж: «союз трёх мужей») — политическое соглашение, союз влиятельных политических деятелей, направленный на захват государственной власти. В данном тексте под словом «триумвират» больше подразумевается установление единой политической системы Хаширамы «Мир во всём Мире».
Несмотря на приличное количество слов, это скорее зарисовка, нежели полноценно законченная работа – слишком много нюансов остались нераскрытыми и слишком много ситуаций я попросту опустила.
Размещение: брать только с разрешения автора
Фанфик был написан на Зимний фестиваль
читать дальше
Надежда может затеряться в громовых раскатах,
Страх может покуситься на то, что охраняют остатки веры.
Смерть заберёт сражающихся в одиночку,
Но если мы объединимся, то сможем переломить судьбу…
© Malukah – «Reignite»
Страх может покуситься на то, что охраняют остатки веры.
Смерть заберёт сражающихся в одиночку,
Но если мы объединимся, то сможем переломить судьбу…
© Malukah – «Reignite»
О том, что что-то случилось, Тобирама понимает, едва ступив за главные ворота родной деревни: и стража слишком взволнованна, и жители перешёптываются, провожая Учиха Мадару, возвращавшегося с миссии рядом с Тобирамой, косыми взглядами.
Воздух насквозь прорежен, пропитан чужим духом – Тобирама пробирается сквозь людей и идёт практически на «зов», на отголоски, которые приводят его к круглому алому зданию в центре Конохагакурэ.
Площадка у Резиденции Хокаге полна людей – чужестранных и настроенных немирно. От них почти за версту разит чужой, острой и холодной, точно северный ветер, чакрой – Тобирама краем глаза замечает, как в полуприщуренных глазах Мадары из-под тёмных ресниц вспыхивает Шаринган: Учиха поджимает тонкие губы и чуть выступает вперёд, рукой захватывая рукоять тессена, и Тобирама поспешно останавливает его за плечо.
Он желает разобраться с чужеземцами сам. Мирным путём.
– Кто вы и что делаете здесь? Отчего в Конохе такой переполох?
Сенджу видит, как толпа расступается – и враждебно смыкается вновь, неохотно выпуская лидера из своих рядов.
– Хаширама Сенджу просил нас прийти, – изрекает капитан почти дружелюбно – в его глазах мелькает интерес – и кланяется. Его алые с проседью длинные волосы, перевязанные белой лентой, невольно притягивают взгляд, и Тобирама, почти ослеплённый невероятной догадкой, коротко сгибается в полупоклоне в ответ. – Я мельком слышал, что он подписывает договор о триумвирате между нашими кланами.
– Прошу прощения, что не узнал Вас, капитан, – сердечно говорит Тобирама.
Мощная чакра, тёмные косоде с вышитым на спине символом алой спирали и кроваво-красные волосы, плещущиеся на равнинных ветрах. Не узнать Узумаки сразу – какая глупость. Его оправдывает лишь измотанное, истощённое состояние – моральное и физическое – уже на протяжении нескольких дней.
Тобирама едва держится на ногах и жгуче мечтает о мягкой постели, но вынужден дожидаться Хашираму, чтобы донести тому рапорт.
Впрочем, тот вскоре не заставляет ждать.
Один за другим выходят из Резиденции старейшины, выплывает Даймё в окружении своих подданных, и один из потока, глава клана Узумаки, внезапно останавливается рядом с Мадарой.
– По договору клан Узумаки, давние союзники Сенджу, больше не тронут Учиха и забудут о кровавой межклановой войне во имя мести, – хриплым, низким голосом сообщает он и на прощание подаёт руку Мадаре – но тот лишь ошарашено смотрит на Хашираму, выходящего следом.
Хаширама устало улыбается, кивает коротко, и Мадара, по-прежнему с некой опаской, вкладывает свою ладонь в руку старейшины и крепко отвечает на рукопожатие.
Триумвират?
Об этом Тобирама слышал далеко не впервые, но сомневался в возможности оного. Почему? Ответ необычайно прост.
Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако межстрановая поддержка со стороны Водоворота в суровые годы окажет неоценимую помощь в военных ресурсах и всяческую помощь на выборах в мирное время.
– Но как ты уговорил Узумаки вступить с Учиха с дружественный союз? – удивляется Тобирама. Брату не присуща излишняя дипломатичность и вкрадчивая осторожность – значит, в самом договоре крылось какое-то иное условие, специально сокрытое от любопытных глаз.
– Каждый из нас приносит что-то в жертву ради будущего мира, – мягко замечает Хаширама, близким, полным интимности жестом приобнимая Мадару за плечо. Тобирама лишь неприязненно кривит губы, но не выдаёт ни единого колкого замечания. Как и Мадара, он ждёт ответа.
Учиха смотрит настороженно – по лицу его пробегает короткая судорога – и внезапно выворачивается из объятий.
– Только не говори мне, что ты…
– Прости, Мадара, – качает Хаширама головой и смотрит непривычно серьёзно. Тобирама словно только сейчас замечает, как осунулся брат. – Чтобы действие триумвирата вступило в силу, через шесть лун я вступаю в брак с Узумаки Мито, старшей дочерью старейшины.
***
Время идёт своим чередом, сменяются месяца, и когда до свадьбы остаются считанные дни, Хаширама всё чаще и чаще запирается с Мадарой в своём кабинете. Никто не видит в этом двойных умыслов – никто, кроме самого Тобирамы, который знает, что совещание двух отцов-основателей давно уже не более чем искусная формальная ложь. Однако он не противится, не высказывает рвущееся из груди недовольство и позволяет старшему брату на неделю потерять голову и надышаться вольного воздуха вдоволь перед свадьбой.
В ответ Хаширама, смущённо улыбающийся припухшими алыми губами, растрёпанный и тщетно скрывающий тёмные пятна на шее и груди, сердечно просил его приглядывать за Мито.
Тобирама приглядывал – украдкой наблюдая из-за угла, контролируя каждый жест, каждое движение и внимательно отслеживая каждую просьбу. За долгие четыре месяца, что он был в селении, они едва ли перемолвились парой формальных фраз, однако Тобирама, по крупицам собиравший информацию, изучавший мельком привычки, знал о ней многое – даже больше, чем желал этого сам.
Узумаки Мито пропадает почти всё своё время в саду, туфлями приминает сочную густую зелень травы и собирает влажной, душистой охапкой весенние первоцветы в подол кимоно, устраивается под раскидистыми ветвями вишни, откуда хорошо просматривалась северная часть дома и кабинет Хаширамы, выходящий на небольшую веранду, в особенности.
«Ты – моя навязчивая идея», – с неясной тоской думает Тобирама и выходит из-за дерева.
На его памяти это первый их разговор, в который он вступает сам, пусть и без видимой охоты.
Она привычно желает ему доброго вечера и передвигается на покрывале, – чуть неловко и осторожно – позволяя Тобираме присесть рядом. Он опускается перед ней на колени и внезапно ясно понимает, отчего старейшины клана так торопились со свадьбой. Он зло обзывает себя глупым, глупым слепцом, теперь понимая, насколько давно был заключён договор. Живот Мито, округлый, уже не скрываемый даже в свободных одеждах, был довольно заметен и тяжел, вероятно, причиняя ей неудобства, – она сидела, неловко подогнув под себя ноги и спиной опираясь о вишнёвое дерево, усыпанное набухшими тугими бледно-розовыми бутонами. Тока как-то упоминала о том, что свадьбу проведут на Ханами, и это будет красиво и почти символично.
Тобираму замутило – он поспешно отворачивается, не выдавая своих эмоций. Ему неожиданно претило видеть Узумаки Мито, вольную гордую птицу в золочёной клетке, такой – спокойной, умиротворённой, почти видимо счастливой.
Обременённой навязанным замужество. Беременной нежеланным семенем клана Сенджу.
Тем не менее, будущее материнство было ей к лицу – Мито похорошела, расцвела и будто исходила мягким светом, что понимает лишь другая женщина, познавшая радость быть на сносях.
Тобирама, родившийся в эпоху сильных ветров, точно материнским молоком взращённый родимой кровью с родимых земель, как ничто другое знал цену человеческой жизни: столь великую – и ничтожную одновременно.
Дитя, которое появится на свет, окончательно скрепит союзный договор Сенджу и Узумаки – и в то же время сильно отдалит от них Учиха. И только посвящённые и проницательные, такие, как сам Тобирама или покойный уже Учиха Изуна, могли видеть и знать истинную суть подобной ненависти – и имя ей было Любовь.
Тобирама бросает короткий внимательный взгляд на кабинет Хаширамы – судя по неясным тёмно-серым силуэтам, брат и Мадара сидели рядом над свитками, соприкасаясь коленями и плечами.
– Ты любишь Хашираму? – неожиданно срывается у Тобирамы с языка, и он проклинает свои давние мысли, вертевшиеся в голове.
– Да, – говорит она, немало удивлённая его вопросом, и уверенный взгляд её глаз не позволяет усомниться в том, что Мито говорит правду. И от этого странное когтистое чувство ещё сильнее сжимает сердце, не позволяя даже вдохнуть.
На лоскутном сине-алом небе, скрытым розоватым маревом и вышитом золотой нитью тонких облаков, зажигается первая россыпь бледных звёзд. Силуэты за створками сёдзи приобретают поразительную тёмную сочность, напоминая театр теней. Мито неотрывно смотрит на них, и Тобирама почти молится Богам, чтобы эти двое не натворили глупостей, не совершили той роковой ошибки, за которую придётся расплачиваться всю свою жизнь.
К несчастью, Боги не слышат его, и Мадара – о, несомненно эти тёмные растрёпанные волосы принадлежали Мадаре – опрокидывает несопротивляющегося Хашираму на татами.
Тобирама клянёт своего старшего Учиха последними словами – с такого расстояния любое малейшее движение было заметно напряжённому глазу. Мито с непроницаемым лицом следит, как оба торопливо и небрежно избавляются от одежды, прижимаются тесно, целуются и мнут друг друга в крепких объятиях.
Тобирама досадливо и неловко отводит взгляд, долго собирается с мыслями и, наконец, сдавленно произносит:
– Он давно обманывает тебя, Мито. Хаширама не умеет говорить слов, оседающих на губах горечью, и потому скрывается за свитками, пропадая дённо и нощно в библиотеке. Той любовью, о которой ты думаешь, мой брат любит лишь Учиха Мадару и вряд ли будет способен полюбить кого-либо ещё.
– Но и Учиха Мадара любит Хашираму в ответ, – замечает Мито удивительно проницательно. – Искренняя любовь всегда прекрасна – кому бы она ни принадлежала.
Её слова пресны и правильны, взгляд спокоен и мудр, однако тонкие девичьи пальцы на мгновение крепко сжимают шёлк кимоно на коленях.
Хаширама движется рвано, вздрагивает всем телом. Длинные волосы каскадом рассыпаются по его плечам – Хаширама лишь досадливо смахивает их ладонью с лица и склоняется ещё ниже, когда Мадара шире разводит колени, сцепляя ноги у него за спиной.
– И ты с этим соглашаешься?
– За такой короткий срок старое разрушить легко, а вот новое создать почти невозможно… нельзя, – отвечает она, глядя в голубоватую прохладную даль. Тобирама чувствует её чакру – беспокойную, мятежную, скапливающуюся в кончиках подрагивающих пальцев. Он накрывает её ладонь своей – неосознанно, скорее подчиняясь неясным эмоциям, чем так некстати оставившему его рассудку.
– Ты в это веришь?
– Я очень стараюсь верить в это, – Мито тихо смеётся – лицо её пылает жарким румянцем. За тонкой рисовой бумагой на расстоянии пяти-шести шагов Учиха Мадара прогибается в спине и притягивает Хашираму в ненасытный поцелуй. – Говорят, что время лечит.
За неимением слов Тобирама поднимается с колен и скомкано прощается, краем уха слыша, как Мито желает ему покойной ночи.
Он понимает, что окончательно пропал, лишь когда признаётся себе в самом очевидном: Тобирама растворяется в своих мыслях о ней столь часто, что готов даже смириться с почти ненавистным ребёнком, формальным наследником Сенджу, которого она бережно и нежно носит под сердцем.
Но Тобирама даже себе не говорит о том, что теперь понимает ненавистного ему Учиха Мадару, так неловко ревнующего своего близкого друга и любовника к его беременной мудрой невесте.
***
Этот день с самого утра начинается с суматохи – Хаширама заметно нервничает, смеётся невпопад, без конца приглаживает свои длинные блестящие волосы, неловко оправляет клановое хаори.
Входит Тока – красивая, в традиционном простом кимоно с узором из осенних бледно-жёлтых листьев, – кладёт тонкую руку Хашираме на плечо, шепчет на ухо пару слов и неожиданно щурит глаза: приметила яркие свежие засосы, небрежно скрытые за завесой смоляных волос. Остро, вопросительно смотрит на Тобираму – он ограничивается неохотным кивком: врать Токе всё равно не имело никакого смысла.
– Поторопи невесту, – певуче говорит она и кладёт руки Хашираме на шею. Из-под её пальцев вспыхивают искры зеленоватой медицинской чакры, и следы вчерашней ночи медленно бледнеют, исчезают под её умелыми ладонями.
Тобирама неловко мнётся под дверью, прислушивается к шороху кимоно и скрипу деревянных досок пола.
«Сегодня – день свадьбы», – тщетно напоминает он себе, пытается взять себя в руки и решительным жестом распахивает створки сёдзи.
Мито приветственно склоняет голову, и Тобирама, настороженно прищурив глаза, кивает в ответ.
Сегодня она ещё прекраснее, чем когда-либо.
Её волосы – длинные, распущенные, забранные лишь у висков двумя кандзаси с подколотыми к ним цветами сакуры, свободно стекают кровавым водопадом по плечам свадебного ослепительно-белого кимоно, вышитого блестящей фиолетовой нитью. Кимоно свободно, и живота, поддерживаемого золотистым широким поясом, почти не видно – так и нужно.
Он желает сказать что-нибудь доброе и обнадёживающее, но с языка срывается лишь колкость.
– Смените одежду, – сухо говорит Тобирама, заполняя неловкую тревожную тишину, и в сердцах мысленно обзывает себя последним дураком. – В сочетании с Вашими волосами кимоно смотрится слишком вызывающе – вместе с красным белый цвет символизирует смерть.
– Боюсь, это невозможно, – мягко улыбается Мито. – В день своей свадьбы невесте полагается быть облачённой в белое.
Тобирама приближается до расстояния в шаг между ними, опускается перед ней на колени и замечает неожиданно яркий, болезненный румянец на обычно бледных щеках.
Она замирает и внезапно протягивает руки, невесомо касаясь лица Сенджу и беря его в свои ладони.
– Я только сейчас заметила: мы с Вами абсолютно разные, но всё же можно найти что-то общее. – Её тонкие пальцы обводят алые татуировки-штрихи на его лице.
Тобирама обмирает, а затем крепко берёт Мито за подбородок и притискивает к себе.
Поверх его белой простой рубахи, небрежно запахнутой на груди, темнела наброшенная на плечи красная традиционная юката, а светлые волосы, не сдерживаемые больше клановым обвязом, топорщились, кололись под её ладонью.
Красные глаза холодно и тревожно смотрели из-под белёсых длинных ресниц.
Алые пряди, выбившиеся из её причёски, больно хлестнули Тобираму по щеке.
Глаза у нее оказались вовсе не тёмными – серыми, почти прозрачными. Как снег в лесу, нетронутый зверем, и холодным пушистым ковром лежащий по утрам. Как весенний ручей в горах, вскрывающийся ото льда. Как молочный густой туман над рекой.
Или как его серебристые волосы.
В Мито было слишком много алого. В нём же, напротив, преобладал белый.
Они сидят непозволительно близко друг к другу – почти соприкасаясь губами и упрямо не отводя взгляд от чужих глаз. Их дыхание смешивается, и только тогда Тобирама приходит в себя – отшатывается и, резко отстраняя Мито от себя, спешно покидает комнату, кляня себя за трусость.
– Тебе пора, – бросает он, – если не хочешь опоздать на свою свадьбу.
…К этой правде он был ещё не готов.
***
За столом слишком шумно, слишком тесно, слишком радостно – саке льётся рекой, звенят друг о друга края пиал, Тока склоняется к его уху, шепчет какую-то непристойность, и Тобирама позволяет себе развязно приобнять её за тонкую талию, прижать к своей груди.
Мадара, пришедший лишь под самый конец церемонии, рядом с Хаширамой садится в сейдза и едва заметно кривит от глухой боли побледневшие губы – и мгновение спустя Хаширама посылает ему участливый тревожный взгляд. Тобирама замечает, как они с Мадарой на мгновение переплетают пальцы под столом, и обречённо вздыхает, поворачиваясь к невесте. Лицо Мито почти непроницаемо, когда она пригубляет из церемониальной чаши, и это «почти» на мгновение жгущей болью отражается в её полуприкрытых светло-серых глазах. И боль столь интимна и столь прозрачна, что Тобирама неловко отводит взгляд – ему едва ли не стыдно за то, что он познал её мимолётную слабость.
Сегодня Тобираме впервые приходит в голову мысль о зарождении полиции Учиха и обособлении их в отдельный квартал Конохагакурэ.
Он ещё не знает, что на завтрашний день Мадара, смутно улыбающийся, пьющий прозрачное рисовое вино из глиняной пиалы и позволяющий Хашираме неустанно тормошить себя за плечо, навсегда покинет деревню, – а через несколько лун, в одну из душных летних ночей призовёт на Коноху девятихвостого демона Кураму.
…И растворится наутро после битвы в прозрачном, словно кисея, тумане над водопадом у границ страны Огня, оставив позади себя сожженные мосты своего отступления и вечную горечь где-то в глубине некогда тёплых, лучистых карих глаз Первого Хокаге Хаширамы.
@темы: Учиха, Тобирама, Хаширама/Мадара, Сенджу
-
-
19.05.2014 в 12:44-
-
30.07.2014 в 20:36